Хофеш Шехтер вне всяких рамок

 Хофеш Шехтер вне всяких рамок

Культура 11 ноября 2019, 06:07

С 27 по 30 ноября в Тель-Авивском оперном театре пройдут спектакли «Grand Finale» балетной группы Хофеша Шехтера. Гастроли этой группы в рамках программы «Лондон в Тель-Авиве». Но сам Хофеш Шехтер вне всяких рамок.

Об этом и о другом и идет речь в интервью с ним, которое взяла Маша Хинич, в преддверии гастролей:

- Хофеш! Сейчас ты возвращаешься в Израиль в качестве известного европейского хореографа после того, как уехал из страны в Лондон через Францию в 2002 году. Длинный путь в 17 лет. Ты, вне сомнения, изменился за эти годы. Изменился и в качестве танцовщика и хореографа?

— До отъезда в Париж, а затем в Англию, я жил в Израиле 21 год. Успел ли я сформироваться как личность к этому возрасту? Не знаю. А как я изменился? Прежде всего, постарел. Но вообще-то много чего изменилось. Мне кажется, я стал поспокойнее. Поменялись приоритеты.

Когда я приехал в Лондон, у меня не было никакой конкретной цели, я не знал, чего я хочу, был довольно-таки потерян. Я переехал вместе с подругой, можно сказать, бежал из Израиля, от местных реалий, искал в Англии убежища, чтобы скрыться там и подумать обо всем спокойно. Немного забавно, что в качестве «тихой заводи» я выбрал Лондон, но так или иначе, я хотел пожить в этом городе и понять, чем я хочу заняться.

- Ты хотел обратиться к танцу или к музыке в первую очередь? Ты ведь и музыкант, и танцор, успел поучиться и тому, и другому. Или ты изначально предполагал, что сможешь сочетать это сферы творчества?

— Меня очень привлекала музыка. Ко времени переезда в Англию, я уже немало лет существовал в мире танца, но не был убежден, что это для меня. Сейчас это странно слышится, но я неуверенно себя чувствовал, как танцовщик. Но в конце концов я определил для себя сочетание «музыка и хореография», и меня это совершенно захватило: творить музыку и хореографию вместе, одновременно. «Два» слилось в совершенное для меня «одно».

- И этим совершенным «одним» ты занимаешься по сей день, превратив его в «единое».

— Это так, но когда ты спрашиваешь, как я изменился за эти годы, то я понимаю, что я и сегодня не вполне уверен в том, чем занимаюсь. Я все еще ищу себя, то, чем я хочу делать в жизни…

- А сколько тебе лет, если не секрет?

— Сорок четыре.

- Что ж, это прекрасно, если человек в 44 года задает себе такие вопросы. Не каждый может себе такое позволить. Потрясающе.

— Думаю, мне очень повезло, если можно верить в везение, в удачу. Я делаю некую работу, которой интересуется очень много людей, многим она нравится, и это превращает, в свою очередь, мою жизнь в нечто очень интересное и для меня самого. Но этот успех — внешняя сторона. А внутри себя, мне всегда хочется делать то, что мне любопытно, что обогащает меня. Гм… может я и не изменился – так было со мной и в юности.

- Но балеты твои стали другими, совсем другими. Я помню твои ранние постановки.

— Да, это так. Меняется язык движения. Я работаю с танцорами много лет, с некоторыми – больше десятилетия. Мы фокусируемся на сущности движении, его развитии, на его сложности, метаморфозах, фигурации, запутывании: что, к примеру, можно сделать, когда на сцене 10-14 танцовщиков? И не только с точки зрения техники танца, но и в содержании движения. Как вовлечь танцовщиков в создание композиции? Чем дольше ты занимаешься каким-то делом, тем больше ты в нем совершенствуешься. Я занимаюсь хореографией 15 лет. И, конечно, я чувствую, что моя работа становится гораздо более точной, более сложной, увеличивается диапазон тех вещей, что входят в мое понимание хореографии.

- В конце ноября ты привозишь в Израиль шоу с очень обязывающим, во всяком случае, с моей точки зрения, названием «Grand Finale».Это нечто грандиозное, или это подведение итогов, или вообще шутка, какой-то намек, или, быть может, приманка для зрителя? Можно по-разному трактовать это название, кто бы его ни придумал – ты или твой промоутер.

— Я сам его придумал, и думаю определение «шутка» больше всего подходит к этому названию. Трудно словами описать то, что происходит на сцене. В этом спектакле очень много посвящено «финалам», завершениям чего-либо. Это конец жизни, конец культуры, конец света, то есть довольно апокалипсические вещи. Очень много в этой работе посвящено смерти, и назвать работу, посвященную смерти – «Grand Finale», по-моему, забавно. И, быть может, даже обнадеживающее.

- Однако, довольно дерзко…

— Связывать грустное и смешное очень принято в израильской, еврейской культуре. Юмор это ведь способ противостоять трагедиям. Я считаю, это очень здоровый, правильный путь: тяжелые, трагические, фатальные вещи соединить с насмешкой, с юмором, который снимает это напряжение, эту тяжесть. Так что думаю, название очень вдохновляющее, иначе я бы его не дал своему балету. В нем есть также что-то непонятное, что вызывает вопросы, как, собственно, и должно быть: публика приходит на спектакль, привлеченная названием, которое вызывает у нее недоумение, и спектакль затягивает публику, зрители пытаются ответить на эти вопросы

- Ты упомянул израильскую, еврейскую культуру… Ты связан с еврейской жизнью в Лондоне? Или ты независим от всех – как индивидуум и как хореограф?

— Когда я приехал в Англию, я отдалился от всех и всего. Вообще, когда приезжаешь в другую страну, то стараешься понять в первую очередь именно свое настоящее, а не свое прошлое. Конечно, у меня есть друзья-израильтяне в Лондоне, но живу я не в еврейском районе и не стремлюсь специально быть частью «хамулы».

- Твой профессиональный стиль всегда сравнивают со стилем «гага» Охада Нахарина, со стилем «Бат-Шевы», который насквозь пропитан израильской культурой.

— Это естественно. «Бат-Шева» Охада Нахарина — это мой дом и моя школа. Там я вырос. Охад можно сказать, «отец» моей хореографии. Конечно, я испытал много других влияний, но я танцевал в молодежной группе «Бат-Шевы» с 18 лет, а с 20 лет – в основном ансамбле «Бат-Шева». Я был очень молод, поэтому влияние «Бат-Шевы» оказалось очень существенно, и, надеюсь, очень позитивно. Одна из самых важных вещей, которой я научился от Охада Нахарина – это умение найти себя, свою внутреннюю свободу. И с помощью этой внутренней свободы определить свой собственный голос, то, что я хочу сказать, чем хочу поделиться с публикой. Многое я почерпнул и от других хореографов, которые работали в свое время с «Бат-Шевой».

Поначалу мне было трудно. Так всегда происходит, когда ищешь свой собственный голос. Но потом я «отпустил» и сказал себе: мне повезло учиться у прекрасных педагогов и, конечно, влияния это очень важная, здоровая и естественная вещь, но только в том случае, когда нашел и говоришь своим собственным голосом. И поэтому я думаю, что самое важное в моей работе – это честность на сцене. Поэтому у меня нет цели создать нечто оригинальное, а есть цель создать нечто настоящее, подлинное.

- В поисках этого настоящего ты все время что-то создаешь, изобретаешь.

— Когда «сплетаешь» хореографию, на тебя оказывает влияние всё то, что с тобой случалось в жизни. Когда ты придумываешь движения, то тобой движет что-то, что происходило с тобой в прошлом. Когда ты ищешь подсказку – то интуитивно, даже инстинктивно используешь то, что с происходит с тобой в эту минуту. Это очень трудно объяснить. Что такое «изобретение»? Это воплощение того нечто, что происходит с тобой вдруг, неожиданно. Думаю, что мой талант заключается в том, что я не отступаю, я пробую снова и снова, и поэтому даже статистически, когда делаешь так много попыток, в конце концов, и происходит что-то новое. Кроме того, существует и копание в себе, самоинтерпретация: я слишком много думаю — так много, что в конце концов, устаю и ломаюсь.

И в момент «ломки» и случается самое интересное. Вдруг рождается что-то, что не есть я, и даже мне не подконтрольно. То есть в тот момент, когда я теряю контроль, и случается что-то новое. Как во сне. Я ведь увидел сценографию Grand Finale во сне. Пересказал свой сон художнику Тому Скотту и он смог его восстановить, построив из японской рисовой бумаги здания, которые танцовщики плавно передвигают по сцене танцовщики – так, как будто они плывут на них. Но говорить о процессе творчества в целом -непросто. Он очень сложный, идет страшно напряженная игра между разумом и эмоциями.

- И при этом ты должен переводить вещи из ментальной в физическую плоскость.

— В физическую, в эмоциональную, в удовольствие… Я наслаждаюсь тем, что я создаю и музыку, и движение на сцене, и это такое соединение, которое невозможно разделить на фракции, на отдельные элементы. Как похлебку. Ведь когда пробуешь похлебку, то чувствуешь сразу все вкусы вместе. Ты можешь попробовать «расшифровать» сколько в ней соли, овощей или паприки, но, в конце концов, это вкус всего вместе, и это то, что мне нравится.

- И вот ты сварил эту похлебку, и получил два серьезных приза: «Премию Лоренса Оливье» и Tony Award за хореографию к бродвейскому «Скрипачу на крыше». Что ты чувствуешь, являясь лауреатом таких премий? Конечно, это приятно. Это деньги, престиж, строчка в резюме, но что еще?

— Это очень приятно. Но все это временно, поверхностно. Мнение публики ведь может измениться, хотя прекрасно осознавать, что твоя работа высоко оценена, что много людей получили эмоциональный заряд. Ну и практическая сторона, конечно, существует: завоевав такой приз, ты получаешь и большую поддержку спонсоров. Это означает, что у меня будут средства на продолжение моей работы.

Но глубоко внутрь все это не проникает. Потому что, когда на следующий день после церемонии вручения премии, ты приходишь в студию, то должен придумать что-то новое, а все, что случилось раньше, уже неважно. Прекрасно, когда у тебя есть деньги на проект, танцоры, студия и театральные сцены, но, когда ты приходишь в репетиционный зал, все внешнее растворяется, и надо снова начинать работу. Можно даже бояться этих призов, рассматривать их как угрозу будущего провала — а вдруг ты не оправдаешь в следующий раз ожидания критиков и публики?! А можно относиться к ним, как к поощрению: вот, в тебя верят, твоя работа нравится многим людям, и это прибавляет энергии. Но, вообще говоря, больше, чем пару часов, меня это не занимает, я слишком занят.

- Поговорим немного о фестивале «Лондон в Тель-Авиве». Я процитирую твое же высказывание: ты сказал, что совсем не чувствуешь себя посланником английской культуры. Но можешь ли ты сказать, что твоя труппа стала частью лондонского культурного нарратива?

— Я сказал, что не чувствую себя посланником чего-либо и кого-либо. Я израильтянин, который живет в Лондоне уже 17 лет, городе, в котором сталкивается множество культур, и, конечно, моя работа находится под этим влиянием. Кроме того, нас финансирует британское министерство культуры. Приходится соответствовать.

- Театр Sadler'sWells- это дом твоей группы?

— Я независимый хореограф, но меня связывают с Sadler'sWells некие отношения. Они субсидируют все наши проекты, а я у них «associated artist». У меня есть офис в центре Лондона, но нашей собственной студии у нас нет, поскольку Лондон очень дорогой город, а мы много путешествуем. Поэтому время от времени мы арендуем залы, но большую часть времени гастролируем. Нам много помогают различные британские финансовые институты, и, конечно, мне интересно участвовать в таком фестивале, который показывает в Тель-Авиве работу израильтянина, наполовину ставшего британцем. Но, в сущности, то, что важно мне в конечном счете это впечатление, ассоциации, переживания зрителей – их печаль и их радость.

Билеты на представление Танцевальный ансамбль Хофеша Шехтера – Гранд финале можно купить в Кассе Bravo! при портале Israelinfo

Подпишитесь на рассылку Кассы BRAVO! и вы первыми узнаете о новых мероприятиях в Израиле и эксклюзивных скидках на билеты.

Будьте всегда в курсе главных событий:

Telegram-канал «Новости Израиля»

Еще новости по теме: хофеш шехтер балет модерн

Заметили ошибку в тексте?
Выделите текст мышью и нажмите Ctrl + Enter

Еще в разделе Культура